домой | назад | Следующий |
Чудовище
У меня плохая
память на лица я физик и, признаться, меня мало занимает проблема человеческой
внешности но эти врезавшиеся в сознание черты часто всплывают из мрака
воспоминаний, не желая ни исчезать, ни стираться. Порой, когда я еду в тряском
автобусе или пробираюсь по станциям метро, мне даже кажется, что я вижу его
одинокую фигурку, затерянную в людской толпе; вот он идёт руки в карманах,
синяя потрёпанная куртка небрежно наброшена на плечи, невидящий взгляд скользит
по сторонам, ни на чём не задерживаясь, не замечая прохожих... Впрочем, надо,
наверное, объяснить всё сначала. Впервые я встретил этого типа года три назад на
вокзале (надо было из загородного филиала взять какие-то материалы для
работы...), и потом он часто попадался мне на глаза в городской подземке, на
оживлённых перекрёстках и центральных площадях... Держался он, правда, всегда
немного особняком, и даже в вечной сутолоке и суете улиц его было трудно не
заметить он так же резко выделялся среди окружающих, как чёрное пятно на белом
фоне. Если все торопились куда-то, то он имел вид человека, которому некуда и
незачем спешить, подолгу мог стоять и рассматривать какой-нибудь колоссальный
рекламный плакат или стеклянно-стальные купола красочных супермаркетов; я ни
разу не видел, чтобы он сбился со своего размеренно-ленивого шага. Однажды,
возвращаясь из НИИ, где я работаю старшим научным сотрудником, я попал под
сильнейший ливень. За считанные минуты синюю пустошь заволокло грозовым
сизо-чёрным дымом, и тугие прозрачные струны натянулись между землёй и небом.
Бегу под полукружьем пестрого зонта, старательно обхожу зеркальные лужи, а
вокруг мелькают и скрываются в своих домах люди. Хлещущие капли дождя разбивают
тягучую поверхность на расходящиеся упругие круги волн. Оторвав взгляд от
влажного блестящего асфальта, вижу он. Бредёт прямо по середине тротуара с
непокрытой головой, струйки воды текут по лицу, по щекам, капают с ресниц, как
слёзы... сначала я и подумал, что слёзы, да потом решил: не может быть, не
таковский он парень, да и вид его... С удивлением недоуменно оглядывается
вокруг, на опустевший мир, точно впервые заметил. На тонких губах застывает
презрительная складка усмешки... И вдруг поднял голову и посмотрел сквозь меня,
в какой-то иной мир. Мне показалось... я увидел, как внутри темного ободка
радужки, за сосущей чернотой зрачков бушевало адское пламя, фосфорический
холодный огонь, сжигающий его изнутри. Нет, такие глаза не могли плакать.
Улыбаться да, плескать безумием смеха тоже, а вот плакать... не верю я в это.
Они часто меня тревожили, потому что непримиримо враждовали и удивительно
сочетались с его редкостной внешностью. Он был, я бы сказал,
красив, словно молодой бог: белый снеговой мрамор лица, тонкий прямой нос и
острые, цвета угля и пепла неровные пряди спадавшей на глаза длинной чёлки.
Среднего роста, хорошо сложен, стройный, а вместе с тем во всех его движениях и
походке читалась какая-то фарфоровая изящность. Вслед ему часто оборачивались
проходящие мимо длинноногие красотки, но он был не их породы: не обращал
внимания, не желал играть в любовь. На моих глазах одна слишком назойливая
особа несколько раз пыталась с ним заговорить, а он что-то процедил сквозь
сжатые зубы будто ударил, и она вздрогнула и заплакала. Ни алая страсть
напомаженных улыбок, ни стрелы накладных ресниц, ни каскады крашеных волос его
решительно не интересовали.
Похоже, по-настоящему его увлекало только одно создания рук человеческих.
Нередко он блуждал в путанице подземных переходов, как в зачарованном лесу, и
улыбался... Странная улыбка нетронутого чистого счастья рождалась из глубин его
души, когда он любовался сорокаэтажным зданием, в окнах которого отражались
бегущие облака. Я ещё подумал, что парень типичное детище техногенной
цивилизации, и, действительно, его словно тянуло к железобетонным конструкциям,
скоростным магистралям и людным проспектам. Случилось один раз мне быть в
пригороде, на ***ской станции, вы знаете, с ней рядом проложена крупнейшая в
стране автотрасса и через неё стальные мосты, и ведь именно там... Впрочем, я
уже ничему не удивлялся. Он слегка опирался локтями на перила, и, немного
перегнувшись через край, неотрывно смотрел вперёд: первые солнечные лучи лениво
растекались по небу, а вдали из распылённого желтого тумана вырастал город во
всём своём великолепии: переплетение жилок-улиц, курящиеся сизым дымком вышки
заводских труб, бежево-серые параллелепипеды зданий, занесённые мелкими брызгами
испарившейся влаги. Строй машин, жужжащий подобно потревоженным пчёлам в улье,
стирая очертания, мчался туда, где сходятся чёрно-белые дорожные ограждения,
превращался в сплошную мешанину разноцветных крыш и исчезал...
И знаете, я уже настолько привык к нему, заметённому вихрем снежинок, шуршащему
золотыми листьями, потерянному среди зданий и равнодушно-некрасивых лиц, что был
не в своей тарелке, если по пути на работу не встречал его...
В
детстве мать принесла мне однажды в подарок подснежник; он был совсем как
настоящий: тонкие изогнутые лепестки, росинки весеннего запаха, зелёный граненый
стебель. Три дня я носился с ним, невыразимо довольный, а на четвёртый он сгорел
от нечаянно брошенной спички. Пластик загорелся мгновенно, чернея и скрючиваясь
на глазах, отвратительный дым пополз по комнате... С тех пор я не люблю
искусственных цветов.
Рожденный среди прогресса и научных открытий, он напоминал мне о древних
легендах и преданиях, о тёмных веках мечей и колдовства, о чём-то искреннем и
счастливом в непростом нашем сегодня. Он вёл себя так, будто у него не было
никаких проблем, забот и стрессов, будто истинная цель жизни только в том и
состоит, чтобы в одиночестве неспешно шататься по каменному городу.
Наступило 14 мая. Вы наверняка помните о катастрофическом, обвальном падении
курса акций почти всех государственных предприятий (ну, за исключением, может
быть, Стрейк Индастриз этого непотопляемого гиганта производства, который во
все времена оставался на высоте). В тот день я, опаздывающий, мрачно настроенный
на худшее, озлобленно пробирался сквозь толпу в метро, оглушаемый несущимися
отовсюду криками.
Слышишь, Нат! ты уверена, что это безопасно? А у Джеки-то, представляешь, все
деньги были вложены в... Дамочка, отодвиньтесь, пожалуйста, дайте пройти! А
Джером как прогорел на этих акциях!! Марго, ты пойдешь сегодня на рынок?? Я ни в
чём не уверена, я так устала... Да, да, и опять повторится та же история, что и
пять лет назад, цены бешено подскочат... Нас уже сколько лет грабят!! Нет, не
пойду, мужу не платят пятый месяц. Потому что правительство... А что
правительство? Мы сами виноваты! Ах, я так устала... Да перевешать их надо!
Далеко, почти на другом конце станции, я увидел его, по-прежнему безмятежного и
спокойного, и впервые за несколько лет решил подойти. Парень рассеянно
кивнул мне, выделяя из всех остальных людей и в то же время отгораживаясь
незримой неразбиваемой стеной.
Мы спускались по эскалатору, мощные лампы полосатили светом и тенью полукруглые
своды, уплывающие назад... Радостная восторженная полуулыбка- полуоскал,
задумчивый взгляд кто же он такой?
Ты счастлив?
Тонкие надменно изломленные брови вопросительно взметнулись ввысь, он ничего не
ответил. Я шёл рядом с ним и ловил в блестящих ярких глазах отблески вдохновения
и затаённой живой мечты, и всё-таки спросил: о чём? И он усмехнулся, будто я
попросил объяснить нечто запредельное и недоступное моему пониманию, и сказал
тихим, мягким, бесконечно убеждённым голосом:
Я думаю о том, как он будет умирать, ваш проклятый мир, и биться в предсмертной
агонии! Я думаю о том, какой будет земля без людей. Я ненавижу вас.
Посмотрел на меня зеленоватыми глазами, будто спрашивая: ну, теперь-то ты
доволен? И улыбнулся своей неземной, странной, неумолимой улыбкой.
Я отвернулся и слился с толпой.
Больше я не встречал его руководство НИИ командировало меня в другой город,
где я прописался и остался жить.
И всё? возмутитесь вы. И всё! Да, я возненавидел его! Но забыть не в силах,
и порой в тесном автобусе или метрополитене, окруженный постоянно спешащими,
одинаково хмурыми, не умеющими любить людьми, я думаю о том, как будет умирать
наш проклятый мир...